Под завязку ХХ века одному из лучших (и умнейших!) джазовых басистов Европы исполнилось всего-то пятьдесят восемь. Ну а как о "лучшем" об Андерсене впервые заговорили более четверти века назад — ещё когда он выступал в квартете Яна Гарбарека (1967-1973) и параллельно подыгрывал заезжим американским звёздам — Декстеру Гордону, Чику Кориа, Сонни Роллинзу и многим другим. Короткое время спустя Андерсен стал одним из первых, кто понял: старушка Европа не нуждается в заокеанских костылях.
У старушки свои игрушки
 Дело в том, что вне джазовой среды бытует устойчивое заблуждение, будто бы европейские джазмены — не более чем искусные эпигоны своих заокеанских коллег. Действительно, с тех пор как Америка внесла свой вклад в копилку мировой культуры, все новые стилистические направления, определявшие повороты джазовой истории, появлялись по ту сторону Атлантики. Но пока американцы легко и энергично крутили педали своего велосипеда, европейцы (воспринявшие джаз всерьёз гораздо раньше среднестатистического WASPа) поставили эту машину в контекст музыкальной культуры Старого Света — и не прогадали.
Во-первых, они сблизили джаз со всем тем, что принёс европейской академической школе ХХ век — с идеями Шёнберга, алеаторикой, конкретной и электронной музыкой, творчеством Кейджа, Штокхаузена, Ноно и т.д. Во-вторых, и в самых интересных, понимание джаза как современной импровизационной музыки на основе фольклорной традиции американских негров вызвало у европейских джазменов естественное стремление соединить джаз с фольклором своих народов. Арильд Андерсен не стал исключением в обоих случаях.
Путь гиперборейца
В начале 70-х Андерсен неоднократно навещал Нью-Йорк и играл там с квартетом Стэна Гетца, трио Сэма Риверса, Стивом Куном и другими мэтрами. В 74-м он сформировал собственный квартет и записал три альбома на студии ECM Records. Андерсен много гастролировал по Европе, и в 83-м у него на гитаре играл сам Джон Аберкромби. Затем он организовал квинтет, назвал его Masqualero, записал четыре пластинки, три из которых получили норвежский "Грэмми", и почти на 10 лет сделал Masqualero грандами европейского джаза.
В конце 80-х он познакомился с лучшей исполнительницей норвежского фольклора, певицей Кирстен Браатен Берг, и записал с ней альбом Sagn, получивший мировую известность, подкреплённую гастролями в Нью-Йорке, Германии и Скандинавии. В 1994-м Андерсена пригласили написать музыку к театральной версии книги лауреата Нобелевской премии Сигрид Ундсет "Кристин Лаврандсдаттер". Премьера состоялась в рамках культурной программы Зимних Олимпийских игр в Лиллехаммере.
Но, может быть, самая интересная — на взгляд автора этих строк — работа Андерсена была представлена в 1995-м году на международном джазовом фестивале в Мольде, а в сентябре 97-го выпущена на лейбле ECM под прозрачным названием "Гиперборейцы". Как известно, этим словом в греческой мифологии обозначены загадочные обитатели далёких северных стран.
Гиперборейцы как они есть
 "Чёртовы спагетти..." — проворчал барабанщик Паоло Виначчиа, экспрессивно распутывая клубок проводов, чтобы наконец подключить аппаратуру и начать настройку. На его чёрной майке, во всю грудь, красовалась надпись: "Если ЭТО слишком громко, значит ты — СЛИШКОМ СТАРЫЙ". Ну, такова его манера игры. Виначчиа — превосходный импровизатор и тонко чувствует джаз, но по своей барабанной кухне лупит, как Майк Тайсон по противнику.
А дело было в Риге, в историческом Зале Вагнера, со всей его лепниной и позолотой. И на мой вопрос, не смущает ли данный антураж майку уважаемого синьора, тот небрежно бросил: "Можешь называть меня Герцогом. Я из тех самых Виначчиа, понял?" — "Тогда, возможно, вам будет интересно узнать, что лет за 150 до вас в этом зале выступали Гектор Берлиоз, Ференц Лист и Клара Шуман, урожденная Вик..." — "Знаю, знаю. Тоже хорошие музыканты", — ухмыльнулся Герцог.
В этот момент в зал эдаким опоздавшим туристом забрёл саксофонист Туре Брюнборг, ещё один "гипербореец". Опять же внимательно осмотрел лепнину, рассеянно покрутился у сцены и, не расчехляя инструмент, отправился курить в коридорчик.
А репетирует пускай тот, кто играть не умеет.
Заглавный музыкант трио, мэтр Андерсен, поймав общее настроение, уложил контрабас на бок, дал пару советов техникам и тоже куда-то испарился.
Виначчиа же, врубив драм-машину погромче, окончательно развеселился, вынул из кармана "мыльницу", щёлкнул себя, меня, звукооператора, ряды пустых кресел и, завершая фотосессию, невзначай обронил: "А что это ты тут расселся? Арильд тебя давно уже ждёт".
Андерсен и важное в его жизни
— Как начиналась ваша карьера басиста?
— Вообще-то я начинал на гитаре. А мой старший брат — на аккордеоне. Мы играли на вечеринках вальсочки — ему было четырнадцать, мне — двенадцать. Мы жили в городке Драммен, от Осло вниз и влево. А потом я повстречал людей, которые исполняли музыку, приближенную к джазу. Иногда там использовался контрабас, благодаря которому я, собственно, и взрастил свой талант.
— В вашей жизни было много таких великих моментов?
— Сколько угодно. Встреча с Яном Гарбареком, затем — с Доном Черри, который нанёс сокрушительный удар по моим тогдашним музыкальным идеалам, потом... Знаете, я не могу сказать о себе: "Ага, вот только что был пиковый момент моей жизни". Должны пройти годы, чтобы осознать, что случилось нечто важное.
Андерсен и его движущие силы
— Когда вы играли одновременно с Гарбареком, Рипдалом и Кристенсеном, кто был главным в этой "Большой четвёрке"?
— Гарбарек, безусловно. Остальные были как бы в скобках — более или менее.
— А сейчас вам трудно быть лидером?
— Трудности — это такая штука, которая от многого зависит: имеется ли у нас в тот момент импресарио, сколько человек мне помогает и т.д. Рождать жизнеспособные проекты, чем я много занимался в 80-е, — это бездна усилий. Нужно постоянно помнить о коммерческой стороне дела и одновременно брать на себя ответственность ещё и за музыку. А ведь надо и репетировать на контрабасе... В итоге выходит так, что организационный процесс отнимает у меня более 50 процентов сил и полезного времени. А собственно на музыку — что останется.
— У вас сохранились какие-либо юношеские идеалы в ваши пятьдесят восемь?
— Наверное, один: для меня музыка была и есть самым важным делом. Не деньги, не успех, а просто — стоять на сцене и играть. Для меня это единственная реальная движущая сила, всю жизнь.
Андерсен и его "органическая музыка"
 — Какие, по вашему мнению, характерные перемены произошли в европейском джазе за те 30 лет, что вы его играете? И какое изменение оказалось самым важным лично для вас?
— Перемены, как правило, не были ограничены точными датами... В 60-х я играл фри-джаз, свободную музыку, порой весьма даже скучную. В 70-х ему на смену пришла более мелодически организованная музыка, в 80-х появился бэнд Masqualero, который свободно использовал любые типы музыки, мелодики и ритмики. Лет десять назад я поработал с одной норвежской фольклорной певицей, и сейчас я всё больше открываю для себя, насколько глубоко внутри меня сидит народная традиция. И чем больше я это понимаю, тем меньше на мою музыку влияет американский джаз. Это, пожалуй, самое сильное изменение, которое я в себе открыл.
— А в слушателях?
— У-у-у... Если представить музыку рекой, то хорош тот, кто плывёт по её течению. Я полагаю, что это идеально — распахнуть своё сознание и ловить всплески в любом кусочке джазового концерта. Наша музыка очень свободная, а в смысле громкости мы почти что рок-группа. Мы используем некоторые элементы технологии — tapes (tapes — магнитофонные ленты.— Прим. авт.), электронику, но основная составляющая нашей музыки — импровизация.
— А как же интеллект?
— Импровизация важнее. Если вы, конечно, называете это джазом. Я согласен, современный джаз стал поумнее, но когда ты находишься на сцене, ты живёшь на всю катушку, генерируешь эмоции, и музыка следует за ними. Я называю это "органической музыкой". А интеллект пускай остается за сценой, иначе ничего путного не выйдет: чувства распланировать нельзя.
Дмитрий Сумароков (Рига)
© 2002 Дмитрий Сумароков
Ссылки | Альбомы на ECM Records
Обновление: 14.03.2004
|
